Мы сидели у костра. Стена едва уцелевшего дома служила не хилой преградой от бушевавшего холодного ветра. По правде говоря, очень даже люблю эту стихию, она у меня в крови. Но не сегодня, когда так хочется тепла и покоя. Хочется тишины, слушать не пронзительное завывание и трещание сухих мутировавших веток деревьев, а бренчание гитары, на которой так искусно играл Танцор. Напротив меня сидел сталкер. Раньше его не приходилось видеть. Хотя на лица у меня память не очень- то, но все же… Минут пять я на него тупо пялилась: кожа, словно пергамент, желтая грубая, испещренная шрамами. Абсолютно седые волосы. И яркие, цвета изумруда глаза. Глаза человека, который обрел себя, нашел ответы и выбрал путь. Все эти пять минут, растянувшееся, как мне казалось, в несколько часов, сталкер смотрел на меня. И когда я это заметила, было уже поздно делать вид, что ничего не случилось. Краска мгновенно прильнула к лицу. Ходок усмехнулся, обнажая идеально ровные белые зубы: Ты сейчас мне ее напомнила.

Сталкер уже не шел. Давно. Он полз. Пальцы рук судорожно искали хоть какую-нибудь опору. Нога волочилась, вывернутая под неестественным углом. На правом бедре, сквозь прореху штанины, виднелась рваная рана. Многочисленные травмы не беспокоили, боли не было. Лишь дыхание, через раз вырывалось сквозь стиснутые обломки зубов. В пяти метрах от карабкающегося человека сидел чернобыльский пес, но он не нападал. Для порождения Зоны, прежде всего в охоте, главное не кровь, а страх добычи, ее ужас и паника. Поэтому пес и наблюдал за мучениями бродяги, поскольку в нем нет этих чувств. Лишь желание жить. И даже если его существование подвергнется угрозе ,он продаст свою жизнь подороже.